малый дидактико-аллегорический литературный жанр, заключающий в себе моральное или религиозное поучение ("премудрость"). Близка к басне; в своих модификациях - универсальное явление в мировом фольклоре и литературе (напр., притчи Евангелий, в т. ч. о блудном сыне).

Притча (литер.) - небольшой рассказ аллегорический по форме инравственнодидактический по цели. К сходной с ней поэтической форме -басне, притча относится так, как алллегория - к поэтическому образу: вто время, как применения образа бесконечно разнообразны, аллегория и П.символизируют, по замыслу автора, лишь одну, вполне определенную идею.Процесс творчества в создании П. противоположен поэтическому. Поэтмыслит образами, которые можно потом перевести в отвлеченные формулы, наязык прозаический; сочинитель П. имеет готовое прозаическое обобщение илишь одевает эту абстракцию в художественную оболочку индивидуальногослучая. Движения мысли вперед в создании П. нет: идея делается в новой,образной форме нагляднее, общедоступнее, но не создается вновь, нестановится сложнее, развитее. Но это касается только моментаиндивидуального создания П.: в дальнейшем своем существовании она можетприменяться к другим случаям, стать иносказательной в более широкойформе, опоэтизироваться: это условие ее жизни, ибо П., пригодная толькодля одного исключительного случая, исчезает из памяти вместе с ним. Ар. Г. Одним из любимых, пользовавшихся большим сочувствием в народе иуважением русских грамотников, религиозно-назидательных чтений вдревнерусской письменности была П. Своей искусственностью, более илименее удачным сближением двух разнородных по содержанию понятий ипредметов, она удовлетворяла незатейливому вкусу древнерусскогограмотника, а своим назиданием, извлекаемым посредством аллегорическогообъяснения - его религиозным требованиям. Простой народ она увлекалакартинностью изложения и занимательными подробностями в развитии еесодержания. Книжники наши усердно списывали восточные апологи,переделывали их, усложняли прибавками и решались даже на собственныеопыты в этом роде. П. в древней Руси понималась различно. Под П.разумелась и пословица - "есть же П. и до сего дне,-говорит Нестор.-погибли якоже обры", - ивообще всякое меткое изречение; под П., далее, разумеется и нынекакое-либо несчастье или неожиданный случай. "Эка П. случилась", говоритпростолюдин при постигшем его несчастном обстоятельстве, или "век без П.не изживешь" Название П. носило, затем, всякое аллегорическое объяснениекакого бы то ни было предмета. В "Сказании от притчей вкратце" мычитаем: "Стоит гора на двух холмех, среди горы кладязь глубок, на верхугоры лежат два камени самоцветные, а над ними два лютые льва. Толк. Гора- человек на двух ногах стоит, а камение - очи ясные, а львы лютые -брови черные, а кладязь - гортань и горло". Наконец, под П. всобственном смысле разумеется такой род литературы, в котором подвнешними образами предлагается какая-либо мысль, или ряд мыслейдогматических или нравственных, с целью нагляднее объяснить их или живеезапечатлеть в сердцах читателей. Образцами П. в литературе византийскойпослужили П. Св. Писания. С именем притчи из Св. Писания наш древнерусский грамотник несоединял определенного взгляда: всякое непонятное для него изречение вСв. Писании он называл П. (напр. "Дух Божий ношашеся верху воды"). Сдругой стороны, любя аллегорическую форму, он находил П. в Св. Писаниитам, где по смыслу самого Писания ее не было; так, напр., в словах ап.Павла: "трикраты корабль опровержеся со мною" древний книжник видит П.:"трижды человечество потопи: в рай, в потопе и по приятии закона, егдана идолослужение уклонишася людие нощь и день". Что касается додействительных П., сказанных И. Христом, то вообще они излагаются невполне, как в Евангелии, а отрывочно, только первые слова П., напр."человеку некоему богату угобзися нива"; затем следует уже самоетолкование. Толкование этих П. излагается своеобразное, не такое, какоев некоторых П. предложено самим И. Христом, или какoe обыкновенно, наосновании св. предания, соединяется с известной П. Притча о сеятелетолкуется так: "семя есть слово Бoжие, впадшее в терние - Иуда, шед боудавися и птицы небесные снедоша его, на землю же благу - пророци иапостоли". Вообще, древнерусский книжник не любил вдаваться втолкованиях П. в отвлеченности, а сосредоточивал смысл П. на лицах исобытиях действительных из священной истоpии Ветхого и Нового Завета.Напр. "Жена некая имяше драхму и погуби ю. Толк: жена - церковь, драхма- Адам". Древнерусский книжник не заботился о выдержанности соответствиямежду целой П. и толкованием, а основывал последнее на сдучайномсближении отдельных слов П. с той или другой личностью илиобстоятельством. Как переводные, так и оригинальные П. в нашейдревнерусской письменности носят на себе характернравственно-религиозный, и притом более или менее аскетичесий. Этообъясняется тем, что проводниками П. были у нас исключительно иноки,мрачно смотревшие на мир, полный суеты, и видевшие в нем только обман иложь. В "книгах благодатного закона" они искали подтверждения своеговоззрения и это воззрение переносили через литературу в массы народа.Трудно найти в древнерусской письменности П., которая была бы свободнаот аскетического взгляда на жизнь и мир. После Св. Писания первым иглавным источником, из которого заимствовал наш древнерусский грамотникП., были прологи и сочинения св. отцов. В печатном прологе под 28-мчислом сентября помещена П. "О теле человеческом и о души и овоскресении мертвых". Содержание ее следующее: человек доброго роданасадил виноград, оградил его оплотом; между тем ему нужно былоотправиться в дом своего отца. Оставить кого либо из приближенных к немулиц охранять виноградник - значит отдать добро на верное расхищение;подумал и посадил у дверей виноградника слепца с хромцом, а самотправился в путь. "Что убо повевает извнутрь врат", спросил слепецсвоего товарища, и когда последний сказал: "многая благая господинанашего внутрь, их же неизреченно вкушение", у слепца явилась мысльпроникнуть во внутренность виноградника: хромой должен был сесть наплечи слепого и указывать ему дорогу. Возвратившийся господин тотчас жезаметил похищение; ни слепой, ни хромой не признавали себя виновными исваливали свою вину друг на друга. Господин сел на судилище и сказал им:"якоже еста крала, тако да всядет хромец на слепца", и приказал их битьв таком положении. Толкование. Человек домовитый есть Иисус Христос,виноград - земля, оплот - заповеди Божии, слепец и хромец - тело и душачеловека, суд - воскресение мертвых. П. эта была в большом уважении уграмотников русских, что доказывается множеством списков ее в разныхсборниках. Она, между прочим, приведена в слове Кирилла Туровского: "Отеле человеческом и о души и о воскресении мертвых". Грамотею древнеговремени П. эта, вероятно, показалась слишком краткой и бледной и потомуон усложнил ее вставками и украсил риторическими, напыщенными фразами,затемнившими ее и лишившими первоначального поэтического колорита; послекаждой почти фразы он приводит толкование с обширным нравоучением. Неменьшим уважением пользовалась П. под заглавием: "Иже во святых отцанашего Иоанна Златоустого архиепископа Константина града повестьдушеполезна в чину притча о дворе и змии и что есть житие се настоящеевсякого человека". Самым любимым чтением наших предков была повесть ожитии Варлаама и Иоасафа царевича индийских и в особенности притчи,заключающиеся в ней. П. эти, независимо от самого содержания повести,были в большом употреблении у древнерусских книжников, что показывают ихсписки и переделки. Эта любимая у всех народов в средние векадуховнонравственная повесть перешла к нам от греков, черезюжнославянские литературы. Кто был составитель ее - неизвестно.Некоторые, основываясь на том, что в заглавии греческого текстапоставлено имя Иоанна мниха из монастыря св. Саввы, приписывают повестьэту св. Иоанну Дамаскину. Переход ее в нашу литературу Пыпин относит кXIV или XIII ст. и даже раньше. Предположение, что повесть эта перешла кнам именно из литературы южнославянской, находит себе подтверждение втом, что одна из притчей, взятая из жития царевича Иоасафа (об инороге),называется в некоторых сборниках притчею "от болгарских книг". Русскийкнижник дополнил ее различными вставками - вместо одного инорога,погнавшегося за человеком, у него являются лев и верблюд, вместо одногодерева - два, золотое и серебряное, и проч. Соответственно вставкамосложняется и толкование. Кроме притч византийского происхождения есть еще сборник П.,перешедших к нам из западной литературы. Сборник этот известен на Западепод заглавием "Gesta Romanorum". Перевод этого сборника сделан нарусский язык не ранее второй половины XVII в. каким-то белорусцем. П.эти мало имели значения в народе и не пользовались ни сочувствием, ниуважением его. Легкий, иногда шутливый тон их не гармонировал срелигиозным настроением древнерусского человека. Грамотеев староговремени увлекала замысловатость сопоставления или сближения в них двухразнородных предметов, но при всем том они не слишком жаловали их: П.эти в каком виде перешли к нам, в таком и остались, а не варьировались,не вызывали ни вставок, ни переделок. Древнерусские грамотники и сами,по чужому примеру и образцу, пытались составлять свои собственные П. ОП. собственно русского изделия надо заметить, что чем отдаленнее отнашего времени составитель, тем свежее и естественнее образы, чем ближе- тем бледнее и искусственнее. П. собственно русские отличаются особойформой: они имеют, по большей части, вид диалогов. В этих П.древнерусский грамотник воплощал свои заветные мысли и идеи в образы,чтобы понятнее и резче запечатлевать их в умах и сердцах читателей.Известен, напр., темный взгляд древнерусского человека на женщину; этотвзгляд изображен в притче: "Сказание вопросом от притчей вкратце".Характер этой П. чисто русский, она заимствована из сказки. Всего большеобращала на себя внимание древнерусского человека смерть - и вотдревнерусский грамотник в притче изобразил борьбу жизни с смертью. Всборнике XVII в. встречается притча под заглавием: "Прение живота ссмертью", она перешла в народную поэзию под названием "Об Анике-воине".До конца XVIII в. распространено было в древней Руси мнение, что снаступлением восьмой тысячи лет явится на земле антихрист. От этой мыслине свободны были и самые образованные люди в древнее время, как, напр.,Максим Грек, выставлявший в числе признаков скорого пришествияантихриста агарянскую прелесть или магометанство. Древнерусский книжниквыразил свое мнение об антихристе в П.: "Некто родися на лицы поля внощи тьмою, пеленами не повит, водою не омыт, и солнце нань не возсияет:возрасту же его мир радуется". Любовь к П., аллегорическому объяснениютак завлекла древнерусского человекаграмотника, что под пером его онапотеряла свое первоначальное назначение - исключительнорелигиозно-назидательное чтение. Под видом притчи он начал изображатьразличные обыкновенные предметы, не имеющие никакого отношения кнравоучению. В притче его начала занимать только одна внешняя сторона -форма изложения. Так, в виде притчи под образом царя, а иногда женщины,он начал изображать времена года и т. п.; в виде притчи излагалосьсодержание риторики, где под образом царя изображалась самая риторика,под видом подданных - роды и виды ее, под видом занятий как царя, так иподданных - определение предмета каждого рода и вида. См. Ст.Добротворский, "Притча в древнерусской духовной письменности"("Православный Собеседник", 1864, стр. 375 - 415).

ж.
1) а) Иносказательное повествование с нравоучительным выводом.
б) Иносказательное выражение.
2) устар. То же, что: басня.

При́тча — короткий рассказ в иносказательной форме, заключающий в себе нравственное поучение (мораль)Поликовская Л. Притча // Энциклопедия Кругосвет: Универсальная научно-популярная онлайн-энциклопедия..

При́тча о тала́нтах — одна из притч Иисуса Христа, содержащаяся в Евангелии от Матфея и рассказывающая о втором пришествии.

Притча о добром самаря́нине (Притча о добром самаритя́нине, Притча о милосердном самаря́нине) — одна из известных притч Иисуса Христа, упоминаемая в Евангелии от Луки. Она рассказывает о милосердии и бескорыстной помощи попавшему в беду человеку со стороны прохожего самарянина — представителя этнической группы, которую евреи не признают единоверцами.